«Не надо унижать сванов и мингрелов»
Сегодня утром, примерно в 9 часов 20 минут, на сайте Абхазской интернет-библиотеки я случайно наткнулся на книгу Алексея Аргун под названием «Не надо унижать сванов и мингрелов». Алексей Хутович Аргун – известный, ныне покойный доктор искусствоведения, писатель, драматург и новеллист, заслуженный деятель искусств Абхазии, профессор. В 1975 году Указом Президиума Верховного Совета Абхазии Алексей Аргун был назначен министром культуры Абхазии. С 1986 года до конца жизни Аргун работал заведующим отделом искусства в Абхазском институте языка, литературы и истории (ныне Абхазский институт гуманитарных исследований имени Дмитрия Гулиа Академии наук Абхазии).
Я лично был знаком с этим замечательным человеком. Можно сказать, что Алексей Аргун был моим старшим другом. Он был невероятно позитивным и мудрым человеком. Я часто вспоминаю о нём. Не перестаю благодарить Бога за знакомство и дружбу с ним.
Алексей Аргун посвятил свою книгу, о которой я выше написал, всем древним и малочисленным народам, борющимся за сохранение своего родного языка и культуры. Читая книгу, посвящённую сванам и мингрелам, я вспомнил многие эпизоды из своей жизни. Со сванами близко я познакомился лишь тогда, когда учился в Абхазском государственном университете, на заочном отделении историко-юридического факультета. Но мингрелов я знал с самого детства. Вернее, мингрелов абхазского происхождения, выходцев из старинного абхазского села Уакум (Окуми). Это были представители фамилии Булискерия. Женой Мириана Булискерия, который был сыном Тома Булискерия и Дзадз Колбая, была двоюродная сестра моего отца, Татьяна Константиновна Хокория.
Мы живём в удивительное время. Это время, в котором одинаково процветают, как талантливые учёные, так и неисправимые дилетанты. Прочитав указанные мною три фамилии – Булискерия, Колбая и Хокория – многие мои мингрельские читатели непременно скажут, что все они являются мингрелами, а не абхазами. И ты ничего с ними не поделаешь. Они определяют национальность человека по окончанию его фамилии. Никакие аргументы не заставят их поменять свою точку зрения.
На самом деле, все три упомянутые мною фамилии являются абхазскими по происхождению. Фамильное имя Булискерия происходит от Абраскил. Это имя абхазского Прометея, легендарного героя древних абхазских мифов. Фамильное имя Колбая происходит от старинной абхазской фамилии Аҟалӷьба (Акалхба, Акалгба), которые, по мнению абхазов, являются потомками древних колхов. Имя Дзадз также абхазское, означает «росу».
Предки фамилии Хокория когда-то жили на территории Абхазии, но кто-то из них здесь совершил убийство человека, после чего он покинул родину и перешёл на Северный Кавказ. Прожив там какое-то время, род разросся. Кто-то из потомков человека, вышедшего из Абхазии, убив человека уже на Северном Кавказе, перебрался обратно в Абхазию. Этот человек на месте прибытия назвался своим фамильным именем Кык (Киков). В то время мингрельские и грузинские священники выполняли в Абхазии миссию восстановления православного христианства. Именно эти священники делали записи в церковных книгах. Они же записали человека по фамилии Кык как «Кикориа».
Однажды к одному из потомков человека по фамилии Кикория прибыл представитель многочисленной абхазской фамилии с группой своих друзей. Гости прибыли к хозяину для того, чтобы великолепно провести свободное время. Хозяин принял гостей так, будто он был не зажиточным крестьянином, а богатым аристократом. И это не понравилось руководителю группы гостей. Когда перед уходом старший из гостей оскорбил хозяина дома по надуманному предлогу, то хозяин выхватил револьвер и одним выстрелом убил нарушителя священного обычая гостеприимства. Несмотря на то, что Мадж Кикория сделал всё правильно, ему и его младшему брату пришлось уехать из родного села Баслаху. Старший из братьев, которого звали Мадж, уехал в Гудауту. Средний из братьев уехал в восточную часть Абхазии, в село Чхуартал, где и обосновался.
Когда Мадж Кикориа прибыл в Гудауту, его как друга и брата приняли в селе Лыхны представители фамилии Дзуг-ипа. По их совету Мадж поменял свою фамилию с Кикориа на Хокориа. Внучка этого человека, Татьяна Хокориа, в начале 50-х годах прошлого столетия вышла замуж за Мириана Булискерия, который был прислан в среднюю школу села Лыхны в качестве учителя. Это был период грузинизации абхазских школ. В это время, по вине Сталина и Берия, абхазские дети были вынуждены изучать школьные дисциплины на непонятном грузинском языке. С тех пор прошло более 75 лет, но никто из грузин до сих пор не просил прощения у абхазов за эти драматические годы.
Я родился 8 января 1968 года. Примерно с четырёх лет я себя помню, хотя все мои воспоминания словно покрыты туманом. Но знаю точно: мингрельскую речь я слышал с младенчества. Дом семьи Булискерия считался нашим центральным домом. Когда моему отцу было шесть месяцев, скоропостижно скончалась его мать. Мой дед, которому к тому времени было почти 60 лет, дал понять старшей сестре своей жены, что он воспитывать такого младенца не сможет. А она, тётя моего отца, была замужем за сыном Маджа Хокория, которого звали Куаста. Одним словом, мой отец был воспитан в семье Хокория. И когда его двоюродная сестра, Татьяна Хокория, вышла замуж за Мириана Булискерия, то она забрала в дом мужа своего младшего брата, которому было не менее 16 лет.
Исходя из этого, мингрелы для меня не просто друзья или родственники. Они для меня родные люди. Люди из моей семьи. Но речь здесь идёт, конечно же, не о мингрелах Грузии, а о мингрелах Абхазии, подавляющее большинство которых являются людьми абхазского происхождения. Это я к тому, что ненависти между народами на Кавказе быть не должно. Здесь всё взаимосвязано. И определять здесь национальность по окончанию фамильного имени не только невозможно, но и глупо. Это ничего не даст. Но дилетанты этого, конечно же, не поймут.
Всё это я вспомнил сегодня утром, когда раскрыл и стал читать электронную версию книги Алексея Аргун. С первых же строк своей книги автор заявил, что он испытывает весьма обострённое чувство к проблемам малочисленных народов. Далее он подчеркнул: «…Грузинские ассимиляторы малочисленных народов со времён Сталина и Берии убедили мир в том, что сваны и мингрелы – те же грузины».
Как пишет автор, и потому сегодня многие политики усердствуют в неразумном извержении слов, когда речь идёт о «целостности» Грузии и о народах, подмятых ею. Алексей Аргун предлагает нам быть осмотрительнее в подходе к этой теме. Он считает, что нам нужно перестать представлять Грузию как страну единой нации. «Государство это – многонационально, – пишет автор, – и грузин в нём – меньшая часть, а не господствующая и многомиллионная, как трубят западные фальсификаторы».
В подтверждении своих слов Алексей Аргун вспомнил случай, который произошёл в городе Сухуме, в здании Абхазской государственной филармонии в 1979 году, когда он был министром культуры Абхазской АССР. В переполненном зале тогда виртуозно выступали танцоры из Гудаутского района. Следующими на сцену должны были выйти исполнители из Гульрипшского района. Время шло, а занавес почему-то не открывался. К Алексею Аргун подошёл советник министерства по памятникам культуры Нодар Шония и растерянно произнёс: «Что делать, сваны возмущаются?». Аргун и Шония спешно пошли за кулисы. Там стояли довольно возбуждённые исполнители в национальных костюмах. «Это были сваны», – вспоминает Аргун. По его словам, сваны заявили, что петь и танцевать они станут сами отдельно в том случае, если их объявят сванами, а не участниками грузинского хора. «Из разговора с руководителем хора Володей Толордава, – пишет Аргун, – я услышал, что, если сваны выйдут из «целостного» хора, грузины не выступят, потому как сванов больше». В общем, сваны были намерены петь свои сванские песни, а не грузинские. «Это же явный национализм», – сказал Толордава.
Бывшему министру культуры ничего не оставалось, как выпустить сванов на сцену, объявив коллектив как сванский. О том, что произошло далее мы читаем в указанной книге: «Зрители встретили их появление громкими аплодисментами. Надо было видеть, как держались они в своих костюмах, с чувством национального самосознания. Зал потом долго не отпускал исполнителей со сцены. Оставшиеся несколько человек из хора (грузины) молча уехали». Позднее водитель министра сван Вано Летодиани поблагодарил своего шефа и передал ему просьбу от сванов прибыть в Чхалту и Ажару на банкет. Так сваны отблагодарили министра культуры Абхазии за уважение, которое он проявил в отношении их мужественного и красивого народа.
Следующий случай, описанный Алексеем Аргун, так же произошёл в 1979 году. В один из дней Алексей Аргун, как министр культуры Абхазии, вместе с министром культуры Южной Осетии Георгием Кокоевым, министром культуры Аджарии Бидзиной Махарадзе и министром культуры Грузии Отаром Тактакишвили пребывали на курсах министров культуры СССР при Академии общественных наук в Москве. Там Аргун вместе с коллегами встретился со сваном Джейраном (Джерменом) Гвишиани, который был женат на дочери Председателя Совета министров СССР Алексея Косыгина – Людмиле Алексеевне. Джейран Гвишиани был далеко не простым сваном. Он в то время был академиком и председателем Комитета по науке и технике при Совете министров СССР.
Отар Тактакишвили, вспоминает Алексей Аргун, хорошо знал хозяина дома. Он представил ему гостей, министров культуры автономных республик и области в порядке старшинства по возрасту. Джейран приветливо поздоровался со всеми, и когда дошла очередь до министра культуры Абхазии, он пристально посмотрел на него своими синими глазами и с удивлением опросил: «Вы абхаз?». Получив утвердительный ответ, он порывисто обнял Алексея Аргун и сказал: «Отар, ты, наверное, не поймёшь моих чувств... А для меня Кокоев и Аргун – весьма дорогие гости, ведь мы представляем малочисленные народы». Его слова вызвали кривую улыбку у Бидзины Махарадзе, а Отар, усмехнувшись, сказал: «Ваах! Мы в окружении сванов, абхазов и осетин – это настораживает».
Вспомнив о событиях 1978 года, Джейран Гвишиани обратился к Алексею Аргун и сказал: «Да-а, Алексей... Абхазы показали миру свою сплочённую стойкость, а мы, сваны, наверное, притихли навечно…». И потом Гвишиани рассказал присутствующим о том, как в 1949 году, когда сваны потребовали автономную область, бомбили по приказу Берии их центр – посёлок Местия и уничтожили многих мятежных сванов, усмирив их, кажется, навсегда.
Наше возвращение к столу, вспоминает Алексей Аргун, Отар Тактакишвили встретил шутливым вопросом: «Абхазо-сванские переговоры уже благополучно завершились?». На что Джейран ответил: «Отар, с абхазами шутить нельзя, а если ещё сваны к ним присоединятся... Давай лучше продолжим наше застолье!» – перевёл разговор гостеприимный хозяин.
Далее автор заметил, что «между абхазами и сванами не было вооружённых стычек, наоборот, преследуемые за кровную месть, сваны прятались у абхазов, как и абхазы у сванов». Следующая цитата автора очень важна для определения качества абхазо-сванских отношений: «…В 1992 году Шеварднадзе сумел столкнуть нас со сванами, и надеюсь, больше такого не повторится. Малочисленные народы должны щадить друг друга, а не воевать. Победоносная Абхазская армия ещё в 1993 году могла вернуть свои земли в Кодорском ущелье, но во избежание гибели сванов приостановила свои боевые операции, и об этом благородном поступке надо помнить и не поддаваться на провокации тбилисских эмиссаров».
А вот случай, рассказанный Алексеем Аргун в своей книге, который произошёл в 1975 году в одном из сёл Гальского района. Согласно воспоминаниям автора, он прибыл в это село как будущий депутат Верховного Совета Абхазии. Клуб заполнили сельчане, пришедшие знакомиться с кандидатом. Председатель совета начал зачитывать биографию Алексея Аргун на грузинском языке, что вызвало у местных жителей неприятный осадок. Потом стали выступать избиратели, и вот один из них возмущённо произнёс по-мингрельски следующее: «Здесь нам навязывают человека, не знающего нашего языка! Почему мы не проводим собрание на родном языке? Мы – жители Абхазии, и у нас есть свой родной язык, как у абхазов! А почему не читаете по-абхазски? Он разве поймёт по-грузински?».
«В общем, – вспоминает автор, – поднялся шум, перебранка, мне пытались перевести речь выступившего мингрела на русский. И тут представитель райкома, сидящий рядом со мной, заговорил по-мингрельски: «Люди, выслушайте меня! Это же официальное собрание, и здесь мы не имеем права говорить на родном языке. Поймите же, ведь не колхозное собрание проводим, а встречу с будущим депутатом!». Слушая его, я с горечью вспомнил родную ткуарчальскую школу, где не раз получал по лбу линейкой за разговор на родном абхазском языке... И не дал больше унижать этих загорелых тружеников, резко прервав райкомовского оратора-мингрела, ставшего грузином. И начал я с того, что все люди, здесь собравшиеся, могут высказываться на родном языке – мне он понятен. Я и сегодня помню растроганные лица тех людей, получивших возможность говорить на родном языке их матерей. Это святое понятие – материнство, с колыбельными песнями на сванском, осетинском, абхазском, армянском, мингрельском и прочих языках народов мира – не дано никому подвергать унижению и преданию забвения. Они звучат с рождения не для того, чтобы, оскорбив и унизив наших родителей, опрокинулись наши люльки. Запрет родного языка равнозначен сожжению очагов и всего, что связано с развитием этноса…».
Вот ещё один случай, произошедший в 60-х годах XX века, который мы можем вспомнить благодаря книге Алексея Аргун. Случай произошёл в Москве. Как-то автора книги в составе студентов-кавказцев Московского института театрального искусства имени А. Луначарского, пригласили помощником на Дни телевизионной декады искусства союзных республик. Студенту Аргун пришлось дежурить в день выступления Грузии. Представителей Абхазии и Южной Осетии в грузинской группе не было. Перед прямым выходом в студию, откуда шли передачи, сидели грузинские творческие деятели – прозаик Константин Гамсахурдиа и поэт Хута Берулава, которые тихо переговаривались на мингрельском языке. Рядом с ними сидел поэт Ираклий Абашидзе. Всё, что происходило в студии, отражал экран телевидения, установленный в центре зала. И вот к двум мингрелам – к Константину Гамсахурдиа и Хуте Берулава подошла женщина-диктор с листком бумаги. Гамсахурдиа, указывая на ансамбль девушек, играющих на музыкальном инструменте «чонгури», объяснил диктору, что этот ансамбль не грузинский, а мегрельский. Через некоторое время участницы мингрельского ансамбля появились на экране, и диктор объявил выступление грузинского ансамбля. Зазвучала мелодичная, душе-трепещущая мингрельская песня...
«И тут, – вспоминает Аргун, – с места вскакивает Константин Гамсахурдиа и гневно произносит с сильным акцентом по-русски: «Кто назвал мингрельские песни грузинскими?!». Подошёл и стал стучать в железные двери, откуда шла передача. Я стоял у дверей и, конечно, открыл засов, впустив туда великого писателя-мингрела, автора романа об абхазах «Похищение луны». С его появлением сразу погас свет и вещание прекратилось – делалось это на случай непредвиденных ситуаций, чтобы многомиллионный союзный зритель ничего не заподозрил».
После этого Гамсахурдиа возвращается в зал с Хутой Берулава. И тут неожиданно Гамсахурдиа схватил со столика бутылку «Боржоми» и швырнул её в Ираклия Абашидзе. Тот успел нагнуться, и «снаряд», выпущенный из рук писателя, врезался с треском в стену, обдав всех минеральной влагой. «Ты... – правительственный подхалим, вычеркнул слово «мингрелы»?! – кричал Гамсахурдиа. – Я не дам заглушить вам два миллиона мингрелов!».
Аргун вспомнил и случай, который произошёл в начале 50-х годов XX века в Италии, на всемирном фестивале народной музыки. Мингрельские девушки, игравшие на музыкальном инструменте «чонгури», заняли там призовое место, о чём газета «Правда» опубликовала восторженный отзыв. Но на следующий день газета напечатала свою же поправку, заодно извинившись за допущенную ошибку, а именно, что следует читать грузинские артисты заняли призовое место, а не мингрельские.
Вспоминает автор в своей книге и мингрела Алексея Кизирия, судьба которого заставила его сбежать из Западной Грузии в Абхазию. По словам Алексея Аргун, учился Кизирия в мингрельской школе в Зугдиди, а когда её закрыли, он отказался учиться в грузинской школе, за что и был избит директором. Оскорблённый подросток вернулся домой и через некоторое время выследил обидчика и подстрелил ему ноги из охотничьего дробовика. Потом он сбежал из Зугдиди в Абхазию, в село Мухур. В поисках пристанища Алексей Кизирия оказался в семье Ламшаца Аргун, двоюродного брата отца Алексея Аргун. Ещё подростком Кизирия удручённо рассказывал Алексею Аргун о письме Сталину, которое было подписано в 30-е годах 133-мя мингрелами, где они просили предоставить автономию и не закрывать школы на родном языке. Но Сталин и Берия жестоко расправились со всеми подписантами.
Вспоминает Алексей Аргун: «Уже в зрелые годы я, будучи министром культуры, сумел прочесть в московском особом архиве и письмо мингрелов, и стенограмму его обсуждения в самом кабинете Сталина. Тогда Нестор Лакоба открыто поддержал письмо мингрелов, за что Берия назвал его антигрузином и промингрельским ставленником, обвинив в том, что Исаак Жвания вместе с Лакоба разрывают Грузию на части. Вот бы всем мингрелам прочитать письмо и стенограмму, сразу станет ясным, кто есть кто. Думаю, что ненависть Берии к Лакоба началась ещё с мингрельского вопроса и ускорила его гибель».
Источник