Лев Толстой: Адов муж, учивший жить весь мир! Кто бы учил!

Вот за что не люблю писателей с философским и морализаторским уклоном, так это за то, что их слова постоянно расходятся с делом.

Бывает, прочтешь иного, и думаешь, что дело мужик говорит. А потом копнешь биографию, и обнаруживается, что скажем, великий борец с рабством, имел рабов и еще в чулане на цепи держал. Противник крепостничества сношал крепостных девок, после чего продавал от глаз подальше.

Глашатаи воинственности на практике оказывались болезненными тихонями, а вселенские мир, любовь и терпение проповедовали те, кто даже в рамках своей семьи был неспособен ни на первое, ни на второе, ни на третье.

Возникает вопрос: а чем они отличались от современных «воинов клавы», которые только в комментах и хороши? Тем, что их комменты были длиной в 500 страниц и в твердом переплете? Тем, что написаны были хорошим языком? Есть над чем подумать.

Вот Лев Николаич Толстой – Священная Борода нашей Культуры. Каких только эпитетов не прилагали к его имени. А уж по числу биографий он в Европе, кажется, даже лидер (среди философов).

Вроде все круто, но как прочтешь его дневники, воспоминания близких, да познакомишься с его невыносимым характером – так оторопь берет.

Взять хотя бы личную жизнь. Вроде бы, писатель женился по любви и даже по взаимной. Жене (Софье Берс) было 18 лет, а Льву – уже 34. Чувства были взаимными, однако даже они не помешали писателю превратить семейную жизнь в филиал ада на земле.

До брака Толстой, хотя и тяготел к высокой морали, но только до первой юбки. Соблазнял все что движется, а когда не было тех, кто готов соблазниться (а таковыми чаще всего были крестьянки, да служанки), то отправлялся с проституткам.

Все это, разумеется, как у порядочного человека фиксировалось в дневниках, где он год за годом интеллектуально мусолил свою похоть. Его невеста была довольно наивна и не очень понимала, что мужчины имеют страсть, а писатели-мужчины еще и страсть писать о своей страсти.

В общем, после свадьбы (не до, а после!) Лев Николаич дает жене почитать свои дневники. Там было и о проститутках, и о соблазнении крестьянских девок, и о внебрачных детях.

Одним словом, парик на ее головушке вставал дыбом едва не каждую страницу. Позднее она вспоминала, что смириться с этим она смогла, но осадок остался на всю жизнь.

Осадок тем более мерзкий, что будучи похотливым аки козел, Лев Николаич в своих дневниках клеймил похоть что есть сил. Асексуальная мораль проистекала изо всех щелей и сильно утомляла Софью.

В конце концов Лев не только внебрачные связи, но и супружеский секс объявляет пороком, ибо любое соитие – мерзость и разврат! Даже целую «Крейцерову сонату», по сути, только ради этого и написал. К слову, прочитав сие произведение, Софья была в бешенстве.

И для этого были причины. Уж она-то (в отличие от большинства читателей) хорошо знала, как «воздержан» Лев Николаевич в жизни.

И в «мерзком супружеском соитии» он тоже оказался настолько усерден, что всю ту страсть, которую он раньше направлял на каждую встречную-поперечную, мыслитель направил на жену, заставляя рожать раз за разом (13 раз).

Ибо по его мнению (других мнений для Толстого не существовало) только продолжение рода может искупить такую мерзость как половая жизнь.

В общем, из первых 30 лет их совместной жизни примерно 23 года пришлись у Софьи либо на беременности, либо на грудное вскармливание. И только около 7 лет пришлись на перерывы. Похоже ее мужем стал невротик, который постоянно мысленно бичует то, без чего дня прожить не может.

Надо признать, что себя за похоть Толстой винил. Но винил также и Софью, считая, что это она виновата в том, что ему хочется. Это вообще в духе Толстого – искать виноватых.

Так, когда у жены попало молоко, он закатил скандал, считая, что виновата в этом она. И это был не единственный случай: в другой раз он закатил скандал во время беременности, разнеся все в комнате.

Можете себе представить чувства беременной женщины, когда по помещению мечется озверевший здоровенный детина, круша все на своем пути? В общем, выкидыш таки случился.

Однажды жена, заглянув в его дневники, обнаружила в них постоянную ругань в ее адрес. Обиделась. Толстой сказал, что виноват и исправится. И завел новый тайный дневник, где мог материть жену от души.

Впоследствии она писала, что если бы знала о душевном состоянии супруга до брака, не вышла бы за него замуж ни за что. Тем более что потом Толстой стал отрицать и супружескую любовь в эмоциональном смысле, считая, что есть только похоть и желание иметь кого-то рядом. От такой жизни она хотела даже с собой покончить, да случайность спасла.

Казалось бы, потом похоть писателя стала угасать, и можно было вздохнуть спокойно. А вот «виг вам»! Раньше у философа было дело – секс, а теперь его не стало. И, как говорит народная мудрость, когда человеку нефиг делать он берется за великое.

Вот и Толстой взялся за судьбы человечества, которому, живя в имении, проповедовал аскетизм и любовь к ближнему. Благо никто не мог спросить его ближних, как выглядит эта любовь на практике.

Забив на секс, забил и на ведение хозяйства. Пришлось все взваливать на себя жене, которая и 9 выживших детей растила, и финансовые вопросы решала (сам Толстой деньги презирал и считал их злом по умолчанию).

Однажды она показала ему счета, по которым нужно платить, а он ей: «Не могу я приписывать этому какую бы то ни было важность». И Софья тянула этот воз одна. Нет, все-таки русские бабы – это сурово!

И пока жена держала тыл, муж красовался как носитель высшей духовности и таки преуспел. Стал великим учителем жизни!

И поперла теперь к нему в Ясную Поляну вся экзальтированная Русь, да и просто всяческие то ли юродивые, то ли проходимцы.

Теперь Софье пришлось следить за порядком в том цыганском таборе, которым стала Ясная Поляна. Дошло до того, что она даже сказала, что муж стал ей гадок со своим народом. Особо стоит выделить ее афористические слова «Хозяйство – это борьба за существование с народом».

Внимание жены к бытовым вопросам, которые по мнению Льва Николаевича должны были решаться сами собой, были истолкованы им как чрезмерный контроль. И в 82 года он решил сбежать из Ясной Поляны.

Через 10 дней носитель нравственности скончался на железнодорожной станции, свободный от жены, которую считал чуть ли не исчадием ада. Ну и вот как после такого можно относиться к его философии всерьез?