Жизнь / История / 05 апрель 2021

СИМОН ДЖАНАШИА О ЯЗЫКЕ И КУЛЬТУРЕ АДЫГОВ

СИМОН ДЖАНАШИА О ЯЗЫКЕ И КУЛЬТУРЕ АДЫГОВ

Симон Джанашиа (1900-1947), первым из грузинских ученых посетил места проживания черкесов, абазин, записал интереснейший материал от разных информаторов, среди которых можно назвать и известного кабардинского поэта Б. Пачева, просветителя, поэта и композитора адыгейца Шабана Кубова, эмигрировавшего из страны в 40-е годы. (Его архив перевезен из США в Майкоп, где издана большая книга стихов, песен Ш. Кубова с вступительной статьей К. Шаззо) и др.

С. Джанашиа для посещения и наблюдения за лингвистическими процессами весьма удачно выбрал г. Краснодар, в котором в те далекие времена учились многие представители северокавказских народов, среди которых были адыгейцы, абазины, абхазцы, черкесы. Он посетил также причерноморские села, где проживали шапсуги и другие адыгские племена. Большой интерес представляет и встреча С. Джанашиа с Бекмурзой Пачевым в родном селении поэта Нартане.

Эти исследования вошли в научный оборот под названием «Черкесские дневники» С. Джанашиа. На русском языке «Черкесские дневники» вышли гораздо позже – лишь в 2007 году (Симон Джанашиа. Черкесские дневники. Тбилиси. 2007. Автор проекта Наира Гелашвили, переводчики – Русудан Джанашиа и Тамара Уджух).

Этот синтез историка и лингвиста позволил ему глубоко вникнуть в вопросы менталитета адыгов, своеобразия языка и быта. Он прекрасно знал несколько языков, в том числе и абхазский, что помогло ему в работе с абазинскими, абхазскими, адыгскими информаторами.

С. Джанашиа в 1929 году был дважды командирован на Северный Кавказ с целью «собрать и проверить на месте материалы о языковой и этнографической действительности адыгов» (С. Джанашиа. Труды. т. IV. 1968. – с.5). Он выступил на Ученом Совете Тбилисского университета и обосновал необходимость экспедиции неизученностью кавказских языков, в первую очередь, черкесского, особенно «кяхского языка», имея в виду адыгейский язык. По его мнению, тогда были только «Русско-адыгейский словарь» Л. Люлье и некоторые замечания. К этому же данные адыгейского языка он пытался рассмотреть согласно индоевропейской грамматики, в частности, русской» (Труды. т. IV. с. 7). Возможно, что молодой еще тогда ученый С. Джанашиа (он только три года назад окончил университет) не знал всех трудов тех, кто занимался адыгскими языками, но он подметил одну опасность, которая встречается до сих пор и в современной лингвистике, когда факты «подгоняются» под чужие языковые системы. Свидетельство тому – история изучения категории падежа в адыгских языках. В своем отчете об экспедиции 21. IV-1929 г. С. Джанашиа отмечал: «В именных категориях: вопреки утверждениям Люлье о наличии в черкесском 7 падежей, можно говорить о двух падежах (прямом и косвенном)». Тогда он посетил г. Краснодар, где в то время находилась черкесская интеллигенция, а так же главные училища области со своими интернатами, и где были представлены все кяхские диалекты вместе с кабардинским». (Из доклада, с. 164).

Свои записи о диалектах С. Джанашиа перепроверил, дополнил, посещая аулы, он был 10-11 мая у кубанских шапсугов затем у бжедугов в ауле Тлостенхабль, у темиргоевцев в а. Джамбечи, в а. Уляп он застал бесленеевцев и абазин, абадзехов и мамхегов посетил в аулах Хакуринохабль и Мамхег. К концу мая закончил работу с информаторами у черноморских шапсугов в а. Агой около Туапсе.

Вторая экспедиция С. Джанашиа с 31 июля по 5 сентября прошла в Кабарде и Дагестане. В г. Нальчике он также удачно использовал курсы изб-читален, в которых нашел кабардинцев и балкарцев. В Дагестане беседовал в разных селениях с аварцами, даргинцами и лакцами.

Докладывая о своей экспедиции и ее результатах перед учеными Грузии, С. Джанашиа сказал в адрес организаторов несколько теплых слов, а потом продолжил свою речь следующим: «Особую благодарность хочу выразить за то большое внимание к моему делу, которое проявляли как официальные учреждения, так и представители местной интеллигенции, да и вообще каждый черкес, с которым я общался. Подобное отношение в совокупности с всемирно известным черкесским гостеприимством создало нам условия для продуктивной работы» (Черкесские дневники. С.8).

Будучи одновременно историком и лингвистом, С. Джанашиа провел ряд этнографических наблюдений, раскрывающий особенности жизни адыго-черкесов и их национальный характер. Прибыв из Краснодара к шапсугам в а. Афипс, С. Джанашиа остановился у знакомого Ибрагима Навруза, с которым он будет потом долго дружить. Его завели в хачащ (дом для гостей, который адыги строили отдельно во дворе), о чем пишет автор: «Гостевой дом с земляным полом. Посредине большая закрытая печь, стены выштукатуренные в белый цвет, лишь около пола земляного цвета полоса шириной в одну пядь. Пол – утрамбованная земля, разделенная светлыми полосами на клетки. В комнате стояли: одна деревянная кровать с циновкой и подушкой, стол, перекрытый белой скатертью, и несколько стульев. На стене очень длинная деревянная подвеска для одежды. В доме удивительная чистота, на полу не потеряется иголка. Стены такие же чистые» (Дневники. С.69.).

С. Джанашиа отмечает, что чистоту жилищ, подворий он наблюдал у всех адыгских племен, как и гостеприимство. «Нартан» – очень большой красивый аул, – пишет он, – полностью утопает в зелени. Жители аула живут особенно чисто, изгороди плетенные» (с.152).

Эту удивительную чистоту шапсугских домов отмечал в свое время и М.Ю. Лермонтов в романе «Герой нашего времени», когда он давал пальму первенства в удали кабардинцам в сравнении с шапсугами, о которых говорил: «хотя живут чисто, очень чисто». Интересно заметить, что адыгские женщины в те времена умели руками так мазать дом и снаружи и внутри, и пол особым раствором из глины и других естественных продуктов от растениеводства и животноводства, что сейчас эти стены казались бы отделанными маячной штукатуркой. На этой же странице «Черкесских дневников» С. Джанашиа отмечает сходство типов лица абхазов и адыгов, как и обустройство селения. Фамилию хозяина дома – Щоджэн, по свидетельству С. Джанашиа, в 1929 году интерпретировали в Шапсугии как «христианский священник», попутно замечая, что «в Кабарде по сей день старцы в это слово вкладывают значение «знающий грамоту» (с.70). У другого информатора Бжьаша из Афипса ученый услышал еще одно название христианского священника – рара (папа), что удивило его.

С тех пор остались без изменения названия понедельника – блыщхьэ (впереди семи), вторника – гъубж. Среда тоже осталась, но с небольшой поправкой – вместо бэрэскIэжьей (малый пост) сейчас говорят «бэрэжьей» – пост, без указания «малый». Четверг остался без изменения как «середина» (недели, разумеется) – «махуэку». Пятница в то время означало «большой пост» – «бэрэскIэшхуэ». Теперь этот день стал «Днем Марии» (как день «Святой Марии»). Еще интереснее история термина «суббота», вошедшего во многие языки из еврейского, в том числе и в современный язык адыгов. Судя по записям С. Джанашиа в 1929 году адыги еще не употребляли слова «суббота». Молодые люди тогда вводили новый термин «махуэ закъуэ» (букв. «одинокий день», «отдельный день»), а «старики употребляли первую форму «бэрэжьеишхуэужь», т.е. «следующий за большим постом день». Когда конкретно вошел в наш язык термин «суббота», которым пользуются современные адыги неизвестно, но это произошло не раньше 1929 года.

Информатор сказал исследователю, что у адыгов было 12 божеств, но он помнит не всех. Интересно было у него узнать следующее: в районе Сочи вместо «Ей-богу» произносят «Щыблэ» (гром). Это явление из язычества и давно кануло в лета. Информатор поведал и о боге скотоводства «Ахын», который жил в стране убыхов Вардане (название до сих пор сохранилось на Черноморском побережье). «Каждый год, – пишет С. Джанашиа со слов собеседника, – этот бог назначал жертву (в основном корову), которая в назначенное время и место приходила сама. И сейчас «Ахынская корова говорят о той, которая куда-то сама идет» (с.78).

Общеизвестно, что адыги, жившие на берегах Черного и Азовского морей, экспортировали в большом количестве рыбу и икру. Слова информатора, сказанные в 1929 году о том, что «сочинские черкесы не едят рыбы», кажутся парадоксом. Более того, он свидетельствует: «Когда я работал деревенским писарем, тамошние черкешенки не одалживали посуды для варки рыбы» (с.78). Любопытны также сообщения об обряде вызывания дождя у адыгов в прошлом. Сейчас во время засухи иногда водят чучелу по селу, одетых людей бросают в воду, обливают водой чучелу и сопровождающих ее. Информатор в 1929 году заявил, что лет около 20-ти назад адыги весной «ремень плуга бросали в воду на неделю или два, потом забирали и несли туда, где были хлеба; там они молились, ели, потом возвращались к месту, где ремень лежал в воде все бросались в воду, чтобы был дождь» (с. 77).

Определенный интерес представляют названия танцев, записанные у шапсугского информатора: удж (танец в кругу), лъапэрыху (танец сольный или с девушкой), сэндракъ (парный танец, держась за руки), тIурытIудж (также парный танец), сэндракъ (танцуют четыре пары, они стоят напротив друг друга), тIурытIудж (в этом танце много пар – 20, 30, возможна и одна пара). Как видим, два-три танца парных, да и термины разные «сэндракъ» и «тIурытIудж». В настоящее время у адыгов слово «сэндракъ» – устаревшее.

Информатор шапсуг Бжассо рассуждает, перечисляя героев нартских сказаний, так будто Сосруко «не нарт, как думают черкесы, а греческий рыцарь» (с.78), и он прочитал об этом в какой-то книге. Видимо, это заблуждение идет от Ш. Ногмова. От этого информатора записаны термины «пщы» (князь), что означает «свекор» у шапсугов, и «гуащэ» (княгиня), так невестки называли свекровь. Последнее сохранилось в языке без изменения, а свекра адыги в Карачаево-Черкессии называют «пщыжь», а у кабардинцев уже функционирует как «тхьэмадэ». Интересно, что в Черкесии это слово «тхьэмадэ» означает не только «старший», «глава», но и понятие «жених».

Общеизвестно, что у адыгов «джэгуакIуэ» имели большой авторитет, сказителя оберегало и общественное мнение. Однако не всегда князьям нравилось творчество сочинителей песен, в которых высмеивались пороки, не глядя на лица. Именно «джэгуакIуэ» часто выступали в защиту простых людей. Может эти причины лежат в основе рассказа информатора о каком-то князе, который поклялся: «Если в моем дворе появится джэгуакIуэ, я его убью». Однажды в его отсутствие жена князя позвала трех бродячих певцов. В это время внезапно вернулся князь. Певцы спрятались там же, в доме. Через некоторое время они начали импровизировать. Князь вывел их и сказал: «Заканчивайте вашу песню, но с одним условием: с этого времени, где бы вы ни были, вначале будете исполнять эту песню» (с.80).

Информатор Бжассо утверждал, что «шапсуги и абадзехи не адыгейцы. Адыгейцами являются только бжедуги. Раньше это было маленькое племя, которое жило в районе vardane (около Сочи) и которое оттуда было изгнано абадзехами. В том районе есть река «Бжеду», от нее бжедуги получили свое название. Идолопоклонничество они переняли от Грузии. Разводили свиней. Это я слышал от сочинских стариков» (с.80). Этим данным, видимо, нельзя верить полностью, хотя они представляют определенный интерес, ибо часто носители одного диалекта считают других «коверкающими» родной язык. Что касается принадлежности того или иного диалекта к этнониму «адыге», то никогда и никто не отрицал на протяжении многих веков, что он не «адыг». Здесь, видимо, обыватель считает себя более «первосортным», «настоящим» адыгом. Небезынтересны и другие этнографические детали в речи старика о том, что «раньше положить руки за спину для юноши считалось невежеством, как и держать в руке лопату. Юношу могли стегнуть плетью, если бы он пришел без пояса или передника».

С. Джанашиа удивило и то, что хозяева дома не обедают с гостем. Для этого они приглашают соседей, почетных людей села. В гостевой хозяева, как правило, стояли на ногах, «они оставались в таком положении часами». Ученый лишний раз убедился в красоте черкешенок, которые до замужества охотно общаются с молодыми людьми, умеют шутить, коммуникабельны. Однако после замужества их поведение строго регламентировано обычаями.

В обычаях адыгов, например, переплетаются, сосуществуют отголоски языческой, христианской и мусульманской религий. В свою очередь, очень сложными являются соотношения народной культуры и мусульманской религии. Иногда религия вытесняет некоторые традиции и ритуалы. Один пример этого зафиксировал и С. Джанашиа в а. Тлюстенхабль, в котором жили тогда бжедуги, абадзехи и шапсуги. Он пишет об обряде похорон: «Здесь соболезнуют так: несколько человек входят во двор. Заранее предупрежденные родственники покойного (только мужчины) выходят из дому. Пришедшие и встречающие выстраиваются друг против друга. Пришедшие наполовину поднимают наверх левую руку, притом вполголоса выражают сочувствие. Встречающие тоже отвечают поднятием руки» (с.99).

О том, что в прошлом был такой обряд, говорится и в книге журналистки М. Ширдиевой «Адыги в Турции». В настоящее время данная форма ритуала нигде у адыгов не встречается, и о ней мало кто помнит.

Грузинский ученый во время своей научной экспедиции кроме проблем лингвистики и этнографии касался попутно и вопросов адыгского фольклора. Например, он записал «Песню о Казбеке Шеретлуко» на языке оригинала и в переводе на русский язык вместе с Махмудом Бжассо.

Источник
Loading...
Комментарии к новости
Добавить комментарий
Добавить свой комментарий:
Ваше Имя:
Ваш E-Mail:
Это код:
Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив
Введите сюда:
Экономика Происшествия

«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031