Охотничий язык.
В горах, в области, находящейся в ведении бога зверей и охоты Ажвепшаа, перестают говорить на обычном абхазском языке и употребляют особый охотничий язык. Здесь друг друга по имени не называют, а каждому дают особое название. Старший в группе охотников называется Ацвимщ—«счастливый бык», самый младший—Агвач, прислуживающий, «служитель».
Когда кого-нибудь нужно позвать, свистят или стреляют, но не зовут. Так как некоторые охотники не знают охотничьего языка, то они имеют мало удачи на охоте. Ажвепшаа, говорят абхазские охотники, щедро награждает тех, кто употребляет охотничий язык. Вот несколько слов этого языка:
На существование у абхазских охотников особого языка впервые обратил внимание А. М. Дирр в прочитанном на XIII съезде естествоиспытателей и врачей (состоявшемся в Тифлисе) докладе: «Божества охоты и охотничий язык у кавказцев». Однако, собранные Дирром материалы были крайне скудны: им записано всего десять названий на охотничьем языке абхазов. У охотников же решительно все слова и выражения отличны от слов и выражений абхазского языка. Мною собран более значительный материал.
Все представленные здесь слова «охотничьего языка» записаны мною в Бзыбской Абхазии, главным образом, в общ. Ачандара. В «охотничьем языке» Абжуйской Абхазии, как мне сообщали, наблюдается некоторая разница по сравнению с языком охотников Бзыбской Абхазии.
Существование у охотников особого языка или особых выражений было уже известно «отцу русской этнографии» С. Крашенинникову. Описывая промыслы камчадалов, он говорит: «Китов и касаток уговаривают они словами, когда увидят на промысле, ибо они опрокидывают лотки (лодки) их; также медведя и волка, и ни которого из оных зверей не называют по имени, только говорят сипанг, беда, и в сем сходны они с нашими соболиными промышленниками, которые во время промысла многих вещей не называют своим именем, будто бы оттого делалось в ловле несчастие». У качинцев охотники, разговаривая о зверях на охоте, называют их секретными именами: медведь-тирьтон — «овчинная шуба», волк узун-«кузрук» — длинный хвост» и др . Сойоты промысловых животных на охоте называют другими именами за исключением зайца: условные названия даются только тем животным, к которым относятся со страхом или почтением». Подобное же явление отмечено у телеутов, которые на охоте не называют медведя о.быч- ным именем аю, а говорят: абегай — «дядя» или абышка - «старик». Если назвать медведя настоящим именем, он услышит.
У многих народов охотники во время охоты прибегают к особому «охотничьему» языку, или, по крайней мере, не употребляют обычных названий промысловых животных и некото-
рых предметов, заменяя их условными, специально употребляемыми в подобных случаях.
Это касается не только охотников, но также рыбаков, мореплавателей рудокопов и проч. Фрезер дает такое объяснение употреблению особого языка охотниками, рыболовами и проч.: «Говорящий старается или умилостивить духов, которых он боится, или быть для них непонятным. Отсюда два рода выражений: хвалебные перифразы или загадочные околичности».
Причины, побуждавшие к употреблению особого языка, особых выражений на охоте и в других промыслах (рыбная ловля, морские промыслы) и предприятиях (набеги, походы), могли быть различны. Охотники, употребляя особые выражения, иногда действительно руководствуются желанием не быть понятными животным, скрыть от них свои намерения и тем обеспечить удачу на охоте. При создании особого языка действует и другая причина, чисто магического характера: стремление не употреблять слов и выражений, считающихся неблагоприятными для дела, и замена их такими, которым приписывается способность обеспечивать успех, привлекать добычу и проч. У некоторых народов существуют даже особые песни, которым «приписывается сила привлекать дичь к охотникам или направлять их на места, где их можно найти»1. Наконец, в создании «охотничьего» языка могла действовать и третья причина — желание угодить богам и духам, от которых зависит успех охоты. Божества охоты, как возникшие в далеком прошлом, предполагались, вероятно, необычайно консервативными. Стремясь держаться старины во всем, они признавали только тот язык, на котором с ними разговаривали в старину. При таком положении дела современный охотник, в угоду богу охоты, старается употреблять выражения, которыми пользовались охотники в далекое старое время. Благодаря этому в охотничьем языке могут сохраниться слова и выражения, давно оставленные в повседневной речи.
Особый язык, употреблявшийся во время хищнических набегов и быть может имевший связь с языком охотников, существовал в прежнее время среди высших классов черкесского народа. Указание на употребление такого языка находим уже у Потоцкого. Он рассказывает, что в начале сентября черкесские князья со своими приверженцами отправляются в горы или в леса, откуда организуют Набеги. В это время все бывают замаскированы и говорят не по-черкесски, а на особом жаргоне, называющемся шакобза. Клапрот сообщает, что, отправляясь на грабеж, черкесы употребляют два условных жаргона «шакобше» и «фаршипсэ». Белль подтверждает, что для грабежей черкесы собираются замаскированными и употребляют особый язык, непонятный для других. У Люлье по этому поводу читаем следующее: «Существовало между черкесами искаженное наречие (argot) коего ключ не каждому был известен. Оно называлось «шахобзе», т. е. языком охотничьим».
Употребление во время набегов особого языка объясняется не только желанием скрыть свои намерения, но и некоторыми магическими соображениями. На это определенно указывают обычаи, соблюдавшиеся во время походов и набегов киргизами. «Для обеспечения удачи и благополучия киргизы соблюдают магические обычаи, известные под общим названием рым. Особенно много рымов, говорит Чокан Валиханов, киргизы соблюдают во время походов и баранты. Слова «туе» — сходи с лошади, «байля» - вяжи, дабы не послужили дурным предзнаменованием, заменяют благоприятными для них по смыслу словами: кан, бекет, ийр. Песен не поют; вместо сайты-аяк говорят джулды-аяк, кобылу называют жеребцом, потому что ездить на баранту на кобылах считается неблагоприятным для успеха; назначение кобылиц, по мнению киргизов, есть расплод и кумыс, а не поход»
Когда кого-нибудь нужно позвать, свистят или стреляют, но не зовут. Так как некоторые охотники не знают охотничьего языка, то они имеют мало удачи на охоте. Ажвепшаа, говорят абхазские охотники, щедро награждает тех, кто употребляет охотничий язык. Вот несколько слов этого языка:
На существование у абхазских охотников особого языка впервые обратил внимание А. М. Дирр в прочитанном на XIII съезде естествоиспытателей и врачей (состоявшемся в Тифлисе) докладе: «Божества охоты и охотничий язык у кавказцев». Однако, собранные Дирром материалы были крайне скудны: им записано всего десять названий на охотничьем языке абхазов. У охотников же решительно все слова и выражения отличны от слов и выражений абхазского языка. Мною собран более значительный материал.
Все представленные здесь слова «охотничьего языка» записаны мною в Бзыбской Абхазии, главным образом, в общ. Ачандара. В «охотничьем языке» Абжуйской Абхазии, как мне сообщали, наблюдается некоторая разница по сравнению с языком охотников Бзыбской Абхазии.
Существование у охотников особого языка или особых выражений было уже известно «отцу русской этнографии» С. Крашенинникову. Описывая промыслы камчадалов, он говорит: «Китов и касаток уговаривают они словами, когда увидят на промысле, ибо они опрокидывают лотки (лодки) их; также медведя и волка, и ни которого из оных зверей не называют по имени, только говорят сипанг, беда, и в сем сходны они с нашими соболиными промышленниками, которые во время промысла многих вещей не называют своим именем, будто бы оттого делалось в ловле несчастие». У качинцев охотники, разговаривая о зверях на охоте, называют их секретными именами: медведь-тирьтон — «овчинная шуба», волк узун-«кузрук» — длинный хвост» и др . Сойоты промысловых животных на охоте называют другими именами за исключением зайца: условные названия даются только тем животным, к которым относятся со страхом или почтением». Подобное же явление отмечено у телеутов, которые на охоте не называют медведя о.быч- ным именем аю, а говорят: абегай — «дядя» или абышка - «старик». Если назвать медведя настоящим именем, он услышит.
У многих народов охотники во время охоты прибегают к особому «охотничьему» языку, или, по крайней мере, не употребляют обычных названий промысловых животных и некото-
рых предметов, заменяя их условными, специально употребляемыми в подобных случаях.
Это касается не только охотников, но также рыбаков, мореплавателей рудокопов и проч. Фрезер дает такое объяснение употреблению особого языка охотниками, рыболовами и проч.: «Говорящий старается или умилостивить духов, которых он боится, или быть для них непонятным. Отсюда два рода выражений: хвалебные перифразы или загадочные околичности».
Причины, побуждавшие к употреблению особого языка, особых выражений на охоте и в других промыслах (рыбная ловля, морские промыслы) и предприятиях (набеги, походы), могли быть различны. Охотники, употребляя особые выражения, иногда действительно руководствуются желанием не быть понятными животным, скрыть от них свои намерения и тем обеспечить удачу на охоте. При создании особого языка действует и другая причина, чисто магического характера: стремление не употреблять слов и выражений, считающихся неблагоприятными для дела, и замена их такими, которым приписывается способность обеспечивать успех, привлекать добычу и проч. У некоторых народов существуют даже особые песни, которым «приписывается сила привлекать дичь к охотникам или направлять их на места, где их можно найти»1. Наконец, в создании «охотничьего» языка могла действовать и третья причина — желание угодить богам и духам, от которых зависит успех охоты. Божества охоты, как возникшие в далеком прошлом, предполагались, вероятно, необычайно консервативными. Стремясь держаться старины во всем, они признавали только тот язык, на котором с ними разговаривали в старину. При таком положении дела современный охотник, в угоду богу охоты, старается употреблять выражения, которыми пользовались охотники в далекое старое время. Благодаря этому в охотничьем языке могут сохраниться слова и выражения, давно оставленные в повседневной речи.
Особый язык, употреблявшийся во время хищнических набегов и быть может имевший связь с языком охотников, существовал в прежнее время среди высших классов черкесского народа. Указание на употребление такого языка находим уже у Потоцкого. Он рассказывает, что в начале сентября черкесские князья со своими приверженцами отправляются в горы или в леса, откуда организуют Набеги. В это время все бывают замаскированы и говорят не по-черкесски, а на особом жаргоне, называющемся шакобза. Клапрот сообщает, что, отправляясь на грабеж, черкесы употребляют два условных жаргона «шакобше» и «фаршипсэ». Белль подтверждает, что для грабежей черкесы собираются замаскированными и употребляют особый язык, непонятный для других. У Люлье по этому поводу читаем следующее: «Существовало между черкесами искаженное наречие (argot) коего ключ не каждому был известен. Оно называлось «шахобзе», т. е. языком охотничьим».
Употребление во время набегов особого языка объясняется не только желанием скрыть свои намерения, но и некоторыми магическими соображениями. На это определенно указывают обычаи, соблюдавшиеся во время походов и набегов киргизами. «Для обеспечения удачи и благополучия киргизы соблюдают магические обычаи, известные под общим названием рым. Особенно много рымов, говорит Чокан Валиханов, киргизы соблюдают во время походов и баранты. Слова «туе» — сходи с лошади, «байля» - вяжи, дабы не послужили дурным предзнаменованием, заменяют благоприятными для них по смыслу словами: кан, бекет, ийр. Песен не поют; вместо сайты-аяк говорят джулды-аяк, кобылу называют жеребцом, потому что ездить на баранту на кобылах считается неблагоприятным для успеха; назначение кобылиц, по мнению киргизов, есть расплод и кумыс, а не поход»
Loading...
Комментарии к новости
Добавить комментарий
Экономика
Происшествия
Спорт
Бизнес