НАШ КАЗЕМАТ

В воспоминаниях польского революционера Шимона Токаржевского, изложенных в книге «Семь лет каторги» есть интересное описание совместного нахождения поляков и кабардинцев в Омском каторжном остроге, в котором Токаржевский находился с 31 октября 1849 года. Во время отбывания наказания, он познакомился также с Ф.М. Достоевским, о чем оба упоминают в своих записях. Приведем некоторые примечательные отрывки (ссылка на книгу ниже):

НАШ КАЗЕМАТ

"Мы попросились к черкесам и кабардинцам, которых было с десяток. Между ними и нами всегда чувствовалась приязнь! 

Черкесы очень плохо, или вообще вовсе не говорят по-русски, но, даже не говоря с нами, они чувствовали, что такие же притеснённые, как и мы. Они помогали нам на работе и обладали большой физической силой. 

Бывало, закончится назначенная им норма на кирпичном заводе, а заканчивали они всегда раньше нас, – подходят и жестами предлагают нам отдохнуть, а сами, тоже измученные, кончают нашу норму." 

"Те, которых я знал, были чрезвычайно обходительны в обращении. Всегда готовые услужить, они безгранично нам импонировали. Казалось, если бы кто-то из нас, указав на кого-нибудь, сказал: «Убей!», черкес сделал бы это. Теперь никто из разбойников не смел поляков обидеть, ни словом, ни делом. Черкесы были наши приятели и наши защитники."

"Черкесы мастерили кушаки и всякие изящные мелочи, которые пользовались спросом в городе, мы приводили в порядок и латали свою одежду: кожухи, бельё, и во время работы вели приятные разговоры с черкесами, которые понемногу перенимали у нас русский язык. 

Из наших приятелей, черкесов, хотя и клеймённых, ни один не был настоящим преступником. Один из них убил офицера, который своими ухаживаниями досаждал его любимой девушке. Кто бы его за это мог винить?... 

А преступление других было лишь в том, что, когда их край завоевала и оккупировала Россия, они объединились с непокорёнными кавказскими горцами и совершали совместные набеги на русские крепости, посты и укрепления. Непокорённым горцам запрещалось носить оружие и пойманного с оружием в руках расстреливали на месте. А черкеса, который считался подданным России, клеймили и на долгие годы отправляли на каторгу, как настоящего разбойника. 

Среди наших черкесских друзей был один сказитель, которого не побоюсь назвать феноменом. Обычно, обращаясь к нам, он начинал рассказывать по-русски какую-нибудь народную легенду, но по ходу рассказа впадал как бы в транс, и продолжал говорить на языке своей отчизны с изумительным пафосом и живой жестикуляцией, так что рассказ звучал трагично. 

С помощью жестов, за нехваткой русских слов, мы понимали, тем не менее, что сюжет таких легенд всегда бывала борьба юных горцев за освобождение отечества, и боролись они, пока война не кончалась либо победой, либо смертью юного героя. 

Во время таких рассказов черкесы прекращали работу, глаза их, вперенные в рассказчика, загорались пламенным блеском, их тонкие ноздри трепетали, как у арабского скакуна, уста попеременно красила улыбка и кривила боль… 

Наверно, в своих аулах, на вольной степи, под тёмно-синим, сверкающим звёздами, небом, сотни раз звучали те же легенды, но с не меньшим волнением слушали их сейчас несчастные каторжники, тут, в Омске, в этом душном каземате, при свете сальных свечей."