Почему казаки дружили с адыгами и дрались с вайнахами?

Когда Россия двинулась на Кавказ, у нее, вполне естественно, сложились не очень простые отношения со многими горскими народами, лишь немногие из которых сами хотели стать частью Российской империи. 

Я не буду сейчас рассматривать правомерность такого вторжения, тем более что во всякие правомерности не особо и верю. Насколько я заметил, нет такого народа, который не набрал бы полную корзину преступлений и каждый, что допустил – то и получил. Так что правду я не ищу.

Гораздо интереснее то, что народы Кавказа, особенно Северного Кавказа, в культурном плане не особо отличаются друг от друга. И, как и прочие очень похожие друг на друга народы, они обожают друг с другом ссориться даже больше, чем с непохожими. Чтение комментариев чеченцев, ингушей, аварцев, кабардинцев, осетин, адыгов и не только привели меня к выводу, что Кавказ – это реальная бомба.

И просто удивительно, почему столь похожие народы, столкнувшись с двинувшимися к ним славянами, продемонстрировали столь разные модели поведения. Вообще на эту тему много теорий и домыслов (последние преобладают), так что не будет грехом, если выскажу еще одну.

Основана она на этногенетической теории Льва Гумилева. Историк этот, признаться более чем спорный, хотя как специалист по тюркам – просто замечательный. Его этногенетическая теория изобилует дырами, однако и здравые идеи в ней присутствуют. К сожалению, в последнее время ее либо возносят на пьедестал дилетанты от науки, либо полностью отвергают профессионалы. В результате теория не развивается.

С позиции Гумилева народ является не каким-то абстрактным формированием, а предельно естественным. Можно сказать, природно-ландшафтным, поскольку основы народного самосознания закладываются именно той средой, в которой он обитает. Это не лишено основания, поскольку степняки-кочевники по всему миру обнаруживают примерно одни и те же культурные черты, так же как и горцы, оседлые народы и т. д.

И те из них, которые занимают схожую природную нишу, хотя и склонны более других конкурировать за территорию, в то же время обнаруживают друг с другом куда больше сходств, порой и вовсе сливаясь в один народ.

Возможно, поэтому не устоял и Хазарский каганат, который был единственной чисто северокавказской империей: уж слишком разные народы входили в него. Конечно, можно решить и такую проблему, но сделать это очень непросто. Отчасти по этой причине несладко приходилось с другим империям, которые постоянно стремились подчинить Кавказ – начиная от Ассирии и Персии до арабов и византийцев: завоевать его оказалось несколько проще, чем удержать.

Такой постоянный натиск извне привел к тому, что, наряду с исконными жителями Кавказа, там обосновалось и довольно много пришлых народов, для которых Кавказ стал домом родным. Часть народов занимала в основном горную местность, тогда как другие предпочитали речные долины. Соответственно первые были в основном скотоводами, тогда как другие делали ставку на земледелие, хотя жесткого разделения и не было.

И вот однажды в степи Предкавказья двинулись еще и казаки. Если поначалу они жили по большей части грабежом, то со временем стали все больше внимания уделять сельскому хозяйству. Устроено их общество было по типу военной демократии, которая к тому времени на территории большей части славянских земель уже давно изжила себя. Но не у казаков. И не у адыгов.

Общество последних тоже вышло на этап военной демократии и, хорошо ли это или плохо, но такое сходство сближало оба народа. А в свете того, что адыги имели примерно тот же тип хозяйствования, сближение было весьма активным. Особенно многое позаимствовали казаки, которые, можно сказать, осваивали реалии этого нового для себя региона, пользуясь опытом адыгов. 

Та же самая военная демократия установилась и у чеченцев или дагестанцев, но поскольку эти народы занимали другую экологическую нишу, то на этом сходства, по сути, и заканчивались. В результате адыги и казаки нередко оказывались по одну сторону, а чеченцы и дагестанцы – по другую. 

Адыги расселялись вдоль русел рек, текущих на север с Кавказа, а казаки двигались в обратном направлении вдоль рек, текущих на юг из русских лесов. Так вот однажды и встретились, хотя познакомиться друг с другом они успели за много веков до этого во время обоюдных набегов.

Естественно, оба народа старались привлечь к себе противоборствующие друг с другом Россия и Турция. Россия активно использовала казаков, а Турция – адыгов. Сказать, что потом эти народы были этому рады нельзя, но тут уж ничего не поделаешь: когда в дело вступают большие государства, обычно выигрывают именно они.

В общем, казаков, когда они высказывали свое несогласие, империя попросту подавляла, а поскольку ее экспансия была успешнее турецкой, то в конечном счете она стала подавлять и адыгов. В чем-то это еще больше сблизило два народа. 

Хотя они и конкурировали за земли, находящиеся на постоянно меняющей свое положение границе, были у них и общие проблемы, начиная от всесильной империи и заканчивая набегами волжских и крымских татар, что порой заставляло казаков и адыгов действовать сообща.

Совсем другая жизнь была у Гребенских казаков, живших между Сунжей и Тереком, которые соседствовали еще и с вайнахами, которые относились к другой экологической нише и, несмотря на внешнее сходство с адыгами, сильно от них отличались.

В результате началась даже своеобразная казачье-адыгская «текучка кадров», когда представители того или иного народа переходили друг к другу, столкнувшись с проблемами у себя на родине. Были распространены и смешанные браки, что отразилось и на внешнем и генетическом облике обоих народов (особенно казаков). 

И только последующая еще большая конкуренция за земли нарушила эти поначалу добрососедские отношения. А вот с чеченцами и ингушами отношения складывались в основном по типу взаимных набегов, хотя были и довольно многочисленные случаи куначества, что, впрочем, не делало отношения между народами более мирными, и нисколько не мешало набегам. 

Интересно, что когда адыги решили воспротивиться вмешательству российской империи в их жизнь, они могли бы образовать с вайнахами долговременный союз, в рамках которого смогли бы оказывать более эффективное противодействие, нежели имамат Шамиля. Однако этого не произошло. Видимо, сказалось отсутствие той самой комплиментарности этносов, вызванное тем, что они занимали в основном разные экологические ниши.

Не менее интересно и то, что адыги не стали создавать никакого имамата наподобие вайнахского. Вместо этого они поступили как типичные европейцы – созвали парламент и отправили делегацию в страны Европы. 

К сожалению для адыгов, страны Европы поступили тоже как настоящие европейцы: посочувствовав угнетаемым народам Кавказа, и даже используя их как средство антироссийской пропаганды, на деле они предпочти не ссориться с тем, что был для них опаснее – с Россией. Итогом стало то, что часть адыгов переселилась в Турцию, а другая – стала подданными Империи. 

И снова обнаружилась большая комплиментарность именно адыгов. Несмотря на то, что последствия Кавказской войны для них были более болезненными, чем для вайнахов, адыги гораздо быстрее интегрировались в российское общество, и не только на военной стезе, но и в других сферах. А уж куначество между адыгами и казаками и вовсе стало самым обыденным явлением.

В свою очередь русские (сначала казаки, а потом уже и вся русская армия, в особенности офицеры) многое позаимствовали у кавказских народов, в первую очередь благодаря посредству адыгских народов. Соответственно, вошли адыги и в русскую культуру, став такой же неотъемлемой ее частью, как татары.

В заключение стоит отметить такой важный штрих, как помощь, которую оказывали адыги казакам после крушения империи, когда большевики начали преследовать казачество. И это при том, что в целом в Гражданскую войну они не ввязывались. Видимо сказалась все та же казачье-адыгская комплиментарность, о которой говорил Лев Гумилев.