Ингуши: масоны Северного Кавказа

Вряд ли на Кавказе есть более яркий национальный символ, чем ингушские башни. Их неповторимый облик всегда поражал тех, кто оказался в горах Ингушетии впервые. Даже знакомые с высокой европейской культурой русские офицеры, включая Лермонтова, оценили самобытность и величие этих башен.

Когда и что послужило причиной начала этой традиции доподлинно неизвестно. Предположительно, когда Тамерлан направил в XIV веке свои войска на Кавказ, предкам ингушей, обитавшим в те времена в районе Сунжи и Терека, пришлось перебраться повыше в горы, где им было безопаснее, а вот воинам Тамерлана – совсем наоборот.

К этому стоит добавить еще и то, что Кавказ издавна был перенаселен. С плодородными землями там не очень, то есть они есть, но их не так много, как хотелось бы. С хорошими пастбищами – тоже не густо. В общем, народа много, земли мало, конкуренция высока, а цивилизация в ту пору даже в куда более развитых частях земного шара не была настолько развитой, чтобы компенсировать сельскохозяйственные проблемы.

Итогом всего этого стали набеги как часть горского образа жизни. При этом набеги имели интересный характер, будучи чем-то вроде промысла, но не частью «национальной политики» с характерной для нее пропагандой ненависти, поиском виноватых, правых и тому подобного.

Но в любом случае, набеги оставались набегами. Жизнь в горах к слову, была далека от той идиллии, которую рисуют современные националисты. Большинство горцев жили очень бедно и сами башни, и их устройство четко говорят об этом. Чем беднее жили люди – тем отчаяннее им приходилось защищать свое имущество. Ведь его потеря часто означала просто смерть. И оборонительные башни играли в деле защиты имущества важную роль.

Сама башня могла быть и не слишком высокой, но возвышаясь на скале, она существенно увеличивала обзор. Использовались они и для передачи сигналов: старые добрые костры на верхушках позволяли в течение кратчайшего времени оповестить соседей о надвигающейся опасности.

Однако одними лишь сторожевыми башнями дело не ограничивалось. С виду они могут показаться довольно однообразными, но на деле их делили на два типа. Как ни странно, но наиболее изящно смотрелись именно боевые башни. А вот жилые башни были массивнее. Правда, жилыми они были только отчасти, поскольку фортификационная составляющая никуда не девалась. Скорее, это был тот самый дом-крепость.

Порой создавались целые замковые комплексы. Но важным отличием от европейских замков была приверженность к одному и тому же способу возведения и внешнему виду. Хотя, конечно, не стоит впадать в восторженность и пытаться увидеть то, чего не было: ингушские башни своим традиционализмом обязаны в первую очередь тому, что преследовали практические, а не эстетические цели. Да и наивно рассчитывать, что в условиях, в которых даже прокормить семью было не всегда реально, могла динамично развиваться архитектура.

Зато в плане надежности они были хороши. Идея настолько хорошо зарекомендовала себя, что вскоре вся Ингушетия стала называться Страной башен. Ингушские зодчие настолько поднаторели, что им стали давать заказы по всему Кавказу. Можно сказать, что они стали местными «вольными каменщиками», хранившими секреты своего мастерства. Их работы и сегодня можно увидеть и в Чечне, и в Осетии и даже в Грузии.

Обычно в каждом ауле было хотя бы 2 башни. Если говорить о жилых башнях, то третий и четвертый этажи были предназначены непосредственно для семьи. Обычно там спали. Второй этаж был более хозяйственным и там же находился очаг, который еще с языческих времен считался священным и потому горел постоянно. Первый этаж был хозяйственным помещением. Там держали самое ценное – скот.

Убранство в башнях было нехитрым, ибо хитрое стоило слишком дорого. Но ковры из войлока на стенах висели. Там же – на стенах, – висело и оружие. Именно жилая башня была средоточием жизни. Укрепившись в ней, начинали строить боевую.

Существовал даже своеобразный ингушский ГОСТ строительства боевых башен. И один из пунктов гласил, что ее возведение должно длиться год. Это было и своеобразной проверкой рода на прочность: если он не выдерживал испытания и не успевал достроить башню, он получал репутацию слабого рода, а его символом была недостроенная башня.

Другой пункт вышеупомянутого ГОСТа гласил, что камни для боевых башен нужно обрабатывать с особой тщательностью. Для жилых башен такого не требовалось. Итогом этого становились очень прочные сооружения высотой в пять этажей. Расстояние между боевой и жилой башней было обычно небольшим: иногда они даже примыкали друг к другу. Часто они соединялись общей стеной и огораживались еще одной, что превращало башни в замковый комплекс.

Интересно, что на башнях ставились знаки, являющиеся родовой символикой, что еще больше сближало ингушские башни с европейскими замками. Эти сооружения настолько прочно вошли в сознание ингушей, что они даже стали строить каменные усыпальницы, называемые солнечными могильниками.

Обычно они тоже находились недалеко от жилой части селения. Некоторые возвышались над землей, некоторые – под нею. Порой они здорово смахивают на боевые башни. Кроме этого такие склепы выполняли функцию своеобразных изоляторов, в которых отсиживались больные во время эпидемий чумы и тифа.

Кроме этого склепы были и местом добровольного ухода из жизни. Еще в конце XIX века, уже исламизированные ингушские старики, почувствовав приближение смерти (обычно они были просто больны), в соответствии с древними обычаями уходили в склепы умирать, желая в последний свой час быть ближе к предкам.