Железный Ермолов: почему он «включал зверя» на Кавказе

Действия генерала Ермолова на Кавказе по сей день остаются предметом споров: одни считают их более чем оправданными, тогда как другие, отмечая их военную результативность, говорят, что именно благодаря им Северный Кавказ переполнился антироссийскими настроениями.

Истоки таких действий в первую очередь коренятся в том, что Ермолов был военным, а не политиком, и действовать предпочитал по-военному – решительно, жестко и в приказном порядке.

То, что с Кавказом иначе нельзя, Ермолов решил еще до того как занялся непосредственно им. Когда его отправили послом к персидскому шаху, который претендовал на территорию Северного Азербайджана, только что ставшего частью Российский империи, Ермолов решил, что с азиатами нужно говорить с позиции силы. 

Реализуя это убеждение, он представился потомком Чингисхана (каковым он, естественно, не был). Шаху было сказано, что если он не оставит своих посягательств, Ермолов перейдет в режим своего мнимого предка и разобьет Персию. Такой, вообще-то смехотворный аргумент подействовал на шаха, и еще больше укрепил Ермолова в правильности выбранной стратегии.

Пока Ермолов стращал персидского шаха и готовился взять под свое управление Отдельный Кавказский корпус, чеченцы совершили то, что умели лучше, чем кто бы то ни было – они напали на штаб Ермолова на Кавказе и захватили в плен его начальника, требуя за его освобождение выкуп.

Надо понимать, что для горцев набеги были примерно тем же, чем и для казаков несколько более раннего периода. Для военной демократии, господствовавшей у чеченцев, это было нормальным средством заработка, но для России это уже был анахронизм. В общем, набег и захват заложников чеченцы воспринимали как что-то обыденное, тогда как русское командование воспринимало это уже в соответствии с российскими реалиями того времени – как бандитизм.

Поэтому Ермолов не стал вступать в переговоры, как это делали его предшественники, и просто напал сразу на несколько аулов, взяв в заложники не одного, а сразу 18 старейшин. После этого он сделал заявление, что старейшин повесят, если захваченного начальника штаба не отпустят. Угроза сработала и начальника освободили. Такая вот гонка запугиваний.

Далее Ермолов взялся искоренять чеченские набеги. Все нападения отследить было нереально, поэтому под учет попали только те, которые совершались на казачьи и русские поселения. Туда же относилось и воровство, совершенное чеченцами в этих поселениях.

И опять Ермолов включил хорошо известный с древнейших времен принцип коллективной ответственности. Если семья отказывалась выдать уличенного в вышеупомянутом преступлении своего члена, ее арестовывали всю целиком.

Если семья скрывалась, а жители аула не желали выдать ее местонахождение, отвечать должны были родственники семьи, но если и они скрывались, то уничтожению подлежал весь аул. Жителей могли взять в плен, но мужчины уничтожались.

Не дожидаясь, когда грянет гром, Ермолов вызывал к себе в штаб старейшин аулов, считавшихся лояльными, и пугал их тем, что сожжет из земли и изгонит их в горы на голодную смерть, если те будут потворствовать бандитам и налетчикам. По его словам, лучше сделать эти земли пустыней, чем терпеть в тылу грабежи и убийства.

Время от времени он переходил от слов к делу. Так в 1819 году, когда жители аула Дады-юрт укрыли у себя бандитов, он приказал стереть аул с лица земли. Правда, к чести Ермолова, вначале он предложил жителям добровольно покинуть его и переселиться на другое место. Но те отказались, результатом чего стал кровопролитный штурм, закончившийся гибелью большей части его жителей.

По мнению некоторых историков, если бы Ермолова не сняли с должности в 1826 году, Кавказская война закончилась бы гораздо быстрее, и никакой имамат Шамиля вообще не возник бы. 

Однако другие утверждают, что именно бескомпромиссная деятельность не вникавшего в нюансы местного менталитета усмирителя Кавказа привела к тому, что обычная для горцев война (не забываем, что чеченцы и до Кавказской войны веками воспринимали войну как естественную часть жизни) приобрела эпический характер с элементами религиозного противостояния, вылившегося в итоге в настоящий религиозный фанатизм.

Вместе с тем нельзя не отметить, что деятельность Ермолова была хотя и жесткой, но лишенной какого-либо расизма, которым грешат нынешние «патриоты». С местными женщинами он сожительствовал в рамках временного брака, на одной даже хотел жениться (не получилось, ибо та отказалась перейти в православие), а о прижитых от этих браков сыновьях заботился как мог и обеспечил им хорошее будущее. Дочери оставались на Кавказе и продолжали исповедовать ислам, но и о них Ермолов не забывал.

В общем, можно сказать, что Ермолов действовал в духе типичного европейского завоевателя, который считает, что с неевропейцами церемониться не стоит, но они вполне могут стать частью цивилизованной семьи народов. Когда-то такая стратегия работала, но в XIX веке уже стала давать все больше сбоев, часть которых эхом отдается по сей день.