Пушкин о Георгиевске

Материал В. Серкина «…ЕМУ ПРЕДНАЗНАЧАЛОСЬ БЫТЬ КОРОЛЕВОЙ КАВКАЗА…» (Георгиевск времен Пушкина. Светлой памяти В.В. Иванина), опубликованный в совместном выпуске «Георгиевской городской газеты» №22 (49) и газеты «ТВ-плюс» №24 (200) от 16 июня 1999 г., с.2. (Продолжение).

Вот еще несколько штрихов к портрету Георгиевска из свидетельств современников Пушкина:

«…самый город своей наружностью походит на село». Г. Алельгейм.

"…на Кавказе даже многие казачьи станицы были гораздо богаче и пригляднее своего губернского города». В. Потто.

«…по плану ему предназначалось быть королевой Кавказа, и он был построен в очень широких масштабах. Сейчас же можно сказать, что его площади и улицы занимают в десять раз больше пространства, чем дома.

Улицы, предполагавшиеся быть окаймленными дворцами, настолько широки, что жалкие хижины, находящиеся на краях улицы, настолько малы и незаметны, что, говоря в шутку, их нужно искать с помощью микроскопа!" Фредерик Дюбуа.

Поверьте, мне и самому не по душе нелицеприятная характеристика родного города, но такова реальная, не приукрашенная картина. Чтобы лучше понять, что из себя представлял Георгиевск, каким его видел Пушкин, надо знать и эти строгие оценки. В этих словах кроется и объяснение того, почему в 20-е годы XIX столетия в судьбе города произошли крутые перемены.

И все же немало было и хорошего в облике и быте Георгиевска. Тот же В. Потто, автор многотомной «Кавказской войны», служивший в одном с Раевским полку – Нижегородском, признает: «Впереди предстоял приятный компонент (расположение на частных квартирах для лагерных занятий) в Георгиевске с музыкальными вечерами, охотами, поездками в Константиногорск (будущий Пятигорск)».

«…место, на котором стоял Георгиевск, было «нарочито хорошее», и нижегородцы могли любоваться оттуда дивной панорамой Кавказских гор». Горы… Настоящие горы с их снежными вершинами. Их вид производил на жителя равнинной местности завораживающее воздействие. Первое впечатление от этой загромождающей весь горизонт горной цепи оставался на всю жизнь. Пушкин был прямо-таки загипнотизирован величием Кавказа. Именно с возвышенности, где находился Георгиевск, с валов ее крепости открывался самый полный вид на весь Кавказский хребет во главе с Эльбрусом и на Пятигорье с его выстроившимися, как на плацу, лакколитами. Александр Сергеевич должен был помнить, что с этого самого места академик Паласс еще в XVIII веке сделал рисунок Кавказских гор, вошедший в труды Академии наук.

Восторженная натура поэта рвалась навстречу с этой романтической страной. Если географически Кавказ становится с каждым годом все более и более разгаданным, то в нашей литературе он оставался белым пятном, Тера Инкогнито. В зарождающийся романтизм кавказскую тему первым ввел Пушкин. Лермонтов, Толстой придут вослед и заставят читателей многих стран полюбить горную страну.

С 1781 года в Георгиевске ежегодно проводились ярмарки. В начале мая вокруг крепости шумела, растекалась пестрыми волнами торговая стихия. Эти ярмарки в начале XIX веке принесли нашему городку заслуженную славу крупнейшего торгового центра в Предкавказье. Съезжались на нее не только с Северного Кавказа. Здесь можно было встретить и купцов из дальних российских губерний и чумаков с Крыма и Малороссии. Звучала здесь и иностранная речь.

«Георгиевск издавна отличался обширностью торгового оборота сравнительно с другими городами губернии. Постоянный предмет занятий георгиевского купечества – закупка рогатого скота для отгона во внутреннюю Россию», - из «Кавказского календаря» за 1952 г.

В лучшие свои годы ярмарка занимала все незастроенное пространство от нынешнего села Краснокумского до станицы Незлобной. В середине мая, когда Пушкин впервые оказался в Георгиевске, торговый люд уже разъезжался. Но все еще стояли на улицах возы с товаром. А вчерашние продавцы и покупатели набивались вперемешку в трактиры, чтобы обмыть покупку или отметить большой барыш.

Какие же были цены на местном рынке? Сохранились сведения о расценках на самое начало века. После войны 1812 года они выросли, но не намного. Посмотрим, почем шли основные продукты. Вот она «продуктовая корзина» образца 1801 г.

Хлеб ржаной за фунт (410 гр.) – 0,5 коп.
Хлеб пшеничный – 2 коп.
Масло постное – 15 коп.
Масло сливочное – 20 коп.
Один гусь – 40 коп.
Индейка – 50 коп.
Поросенок – 35 коп.
Пуд сахара из тростника – 32 руб.
Сотня яиц – около рубля.

Кофе и чай считались колониальными товарами и стоили недешево. Что интересно, чай стоил более чем в пять раз дороже кофе. Фунт кофе – 80 коп., чай – 4 руб. 50 коп.

Буквально копейки платили за лососину и севрюгу, фунт черной икры обходился не дороже полутора десятков яиц. Не правда ли, фантастическая дешевизна? Но здравомыслящий читатель вправе спросить: а какова была зарплата в те времена? Конечно, доходы солдат и мелких служащих были невелики. Но и им не приходилось экономить на продуктах. Хватало, чтобы прокормить семью и частым гостям стол накрывать.

А что же Пушкин? Каково было его финансовое положение? Оказавшись в ласковом окружении Раевских, он мог не особенно беспокоиться о своей кредитоспособности. И все же его, конечно, обрадовало получение по почте гонорара от Жуковского за поэму «Руслан и Людмила». С большей частью этой суммы, а деньги были внушительные – 1000 рублей, Пушкин легко расставался за карточным столом во время двухмесячного пребывания на водах…

После пустынных степных перегонов с редкими хуторками и почтовыми станциями Георгиевск должен был радовать Пушкина многолюдность, возможность встречи и общения с самыми разными типами людей. Купцы и крестьяне, офицеры и чиновники, солдаты и горцы – кого только не встречал внимательный взгляд на улицах города. Особый колорит тревожного предграничья вносили в эту мозаику казаки. Пушкин выделял их из толпы, проявляя живой интерес к их быту, нравам, образу жизни, к их непростой роли в освоении «диких земель». Он, так напишет в письме к другу: «любовался нашими казаками. Вечно верхом. Вечно готовы драться. В вечной предосторожности». Ему хотелось подражать им. По пути в Тамань Александру Сергеевичу уже не сиделось в карете. Теперь он ехал верхом, и все норовил первым, умчавшись верхом, осмотреть скрытую за поворотом местность. А потом в шутливой форме доложить генералу и его дочерям о результате «рекогносцировки». А в Гурзуфе Пушкин пишет, к сожалению, не дошедшие до нас, «Записки о донских и черноморских казаках». Смело можно утверждать, что казаки стали его героями в первых серьезных опытах в прозе. Но вернемся к первому короткому пребыванию великого поэта в нашем городе. Ранним весенним утром через Бештаугорские ворота выезжали на своих трех экипажах Раевские. С ними был Пушкин. В чистом утреннем воздухе были видны все прелести картины Кавказских гор в освещении восходящего светила. Горы казались такими близкими. Поэт, поглощенный этим зрелище, ни разу не оглянулся назад, где оставался пробуждающийся Георгиевск со своими двумястами дворами и тысячью душ гражданского населения. Городок, «чьи жители кроме всего прочего занимаются перевозкой казенных грузов через горы и пчеловодством» (Г.Алельгейм).

Неужели часы, проведенные здесь, не оставили ни малейшего следа в душе юного поэта? Нет. Что-то должно было попасть в копилку его впечатлений, наблюдений, образов – в тот арсенал, который он комплектовал. Чтобы враз завоевать сердца миллионов выпущенными в свет совершенными творениями. Недаром что-то знакомое мерещится нам в «Кавказском пленнике». «Евгении Онегине». В каких-то стихах поэта.

Нет заметок самого Пушкина о его первом путешествии на воды. В это время он не писал даже писем. Подумывал даже бросить писать стихи. Карамзин, один из его влиятельных покровителей, вырвал у юного поэта обещание не сочинять более крамолы. Это тяготило Пушкина. Он не терпел каких-то внешних ограничений в своем поэтическом мире. Лучше уж совсем не писать. Но, что накопилось в душе поэта за время пребывания на юге, рвалось наружу, требовало художественного выражения. Уже на Горячих водах Пушкин берется за перо. На склонах Бештау, который он назовет своим Парнасом, поэт сочиняет эпилог к «Руслану и Людмиле».

Умиротворенность курорта не действовала на Пушкина. Его неукротимый характер не давал покоя ни себе, ни окружающим. Вот уже ему покорились все окрестные вершины: Бештау, Машук, Железная, Развалка, Змейка. Вот вдвоем с Раевским-младшим он делает вылазки в горы, где часто случаются стычки с черкесами. Опасность развлекает его. Вот юноша стремится опуститься на корзине в жерло Провала, чтобы поплавать в голубоватой воде поземного озера…

В сентябре Пушкин напишет брату: «Два месяца я жил на Кавказе, воды были мне очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные горячие.

Впрочем купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных».

За это время Александру Сергеевичу должен был не раз попасться на глаза маленький большеглазый мальчик, которому судьбой было уготовлено тоже стать великим русским поэтом. В 1820 году Лермонтов тоже был на водах со своей бабушкой. Словно из одного источника, бьющего у подножия Бештау, черпали вдохновение эти певцы Кавказа.

Валерий СЕРКИН.