Реальное оружие мушкетерской эпохи: шпага – для наивных романтиков!

Период с XV по XVIII века связывают то с поздним Ренессансом, то с Барокко, то с Географическими открытиями, то с началом эпохи Просвещения, то с мушкетерами и всяческими «Плащами и шпагами». Однако было в ту пору оружие пострашнее холодного.

Вообще в те времена жизнь человека стоила немного. Можно сказать, что ее ценность была почти нулевой, и отнюдь не только в глазах властей, но и в глазах рядовых граждан.

Любой повод, любая причина считались достаточно весомыми, чтобы отправить того или иного двуногого на тот свет. Родственные связи или духовное звание не давали никаких гарантий, и не требовали никаких обязательств.

Но если стилет, шпага или пистолет были уделом тех, кто хотя бы умел ими пользоваться, то всем остальным (коих было большинство) приходилось сводить счеты с помощью ядов, которые к тому времени изловчились готовить почти из чего угодно и в промышленных масштабах.

Особый спрос на них был у тех, кому нужно было отправить по ту сторону жизни родственников, за что яды стали называть «порошком наследников». Спрос на яды был столь велик, что его изготавливали не только алхимики и разного рода знахари, но и священники и даже военные.

Своего пика во Франции ситуация достигла при Людовике XIV, когда произошло нашумевшее «Дело о ядах», главным действующим лицом в котором стала некая маркиза Мари Мадлен Маргарита де Бренвилье.

При рождении она никакой маркизой не была, ибо появилась на свет в семье нотариуса довольно строгих нравов. Увы, папина нравственность дочери не передалась.

Как писала в своих мемуарах сама маркиза, в свою первую интимную связь она вступила в семилетнем (!) возрасте, а тремя годами спустя стала любовницей двух своих братьев, с которыми постоянно сожительствовала в течение примерно двух лет.

Возможно, родители понимали, что за «цветочек» расцвел в их доме, поэтому, как только на горизонте появился жених благородного происхождения, они с радостью выдали дочь за него, в надежде, что та теперь успокоится.

Увы, маркиз де Бренвилье, давший Мари Мадлен свой титул, оказался столь же аморальным, как и его молоденькая жена. Последняя тратила его деньги, вступая в связь с кем попало, а тот даже получал от этого наслаждение. В общем, шалуны встретили друг друга.

Все бы ничего, но прятаться развратники и не думали, так что вскоре все окружение маркизы и ее отца судачило об отношениях Мари Мадлен с неким королевским гвардейцем де Сен-Круа.

Терпение папаши лопнуло, и он сделал дочери «строгий выговор и лишение премиальных», а гвардейца перенаправил в Бастилию, которая в ту пору была, скорее, местом для острастки, чем каменной могилой.

Сидели в Бастилии в основном проштрафившиеся представители знати, среди которых оказался и некий итальянский алхимик, дружбу с которым и свел капитан де Сен-Круа.

Есть основания считать, что еще до своего заключения в Бастилию офицер поднаторел в алхимии, но после того, как он отбыл полуторамесячное заключение, он оказался настоящим мастером изготовления ядов.

Как только он вышел на волю – сразу же создал у себя дома химическую лабораторию. Своим познаниями он поделился со своей любовницей, и та сразу же поняла, что грешно оставлять практический навык без применения.

Но поскольку дама она была рационально мыслящая, то вначале решила провести испытания. Подопытными «животными» стали больные из различных богаделен, которым она отправляла яды в виде лекарств, а также слуги. Испытания прошли блестяще, и теперь пришло время нанести удар в цель.

Таковой стал отец маркизы, смерть которого не только избавляла ее от контроля, но и обеспечивала доступ к наследству, притом немалому.

Пришлось подкупить одного из слуг, который в течение 8 месяцев понемногу подмешивал жертве яд. В итоге складывалось впечатление, что батенька просто болеет. На «финишную прямую» вышла уже сама Мари Мадлен, взявшая на себя заботы об «уходе» за умирающим.

После этого рационально мыслящая маркиза принялась совсем нерационально проматывать доставшееся ей наследство, вступая во все новые связи. Когда деньги кончились, она снова прибегла к помощи слуги, которого пристроила к своим двум братьям. В общем, на этот раз все тоже прошло удачно и те «скопытились».

Оставалось только свести в могилу сестру, но не сложилось, ибо гвардеец-любовник Мари Мадлен стал не без оснований прикидывать, когда же настанет его черед.

Чтобы обезопасить себя от возможного отравления, он записал все преступления Мари Мадлен на бумаге и положил их в шкатулку. Там же находилась и переписка с любовницей, где та открыто рассуждала о своих преступлениях.

Неизвестно, что послужило причиной смерти капитана. Возможно, это была его любовница, возможно ядовитые испарения, но однажды он как-то внезапно «двинул кони» и в его дом явились «положенные лица», не придавшие внимания ни шкатулке, ни зажатому в руке клочку бумаги, с надписью «Мое признание», которое в таких случаях писали те, кто не успевал получить отпущение грехов.

Обычно там была всяческая совершенно неинтересная ерунда, и листок отправился в огонь. Личная переписка тоже никому не была нужна, и все могло бы пройти как по маслу, но тут в дом стал ломиться участвовавший в отравлениях слуга, утверждавший, что шкатулка принадлежит ему.

А потом возвращения шкатулки стала требовать и маркиза. Полиция заинтересовалась содержимым ларца, и можно не сомневаться, что после прочтения этой литературы у всех парики до утра стояли дыбом! Стало ясно, что все смерти были не случайны, и маркизу ждет виселица.

Чтобы убедиться, что яды работают, их протестировали на животных. Слугу тут же арестовали, а маркиза дала тягу в какой-то монастырь, где ее вскоре и обнаружили в процессе замаливания грехов.

Может, Всевышнего ее покаяние и убедило, но не служителей правопорядка, которые извлекли ее из монастыря вместе с мемуарами, которые она там написала. По пути в Париж, надо сказать, она не раз пыталась покончить с собой, достаточно зверскими способами, но все как-то неудачно.

Вероятно, она знала, что ее ждут сначала пытки, а уж потом казнь, вот и решила хотя бы на пытках «срезать угол». Но не получилось, и после прохождения всех положенных тогдашней Системой кругов ада, она призналась во всех преступлениях и была приговорена к смерти через повешение, которое ей, ввиду благородного звания, заменили на усечение дурной головушки, чем она и порадовала парижан в 1676 году в возрасте 46 лет.

Однако шум поднялся большой, и в ходе следствия стало ясно, что маркиза была отнюдь не одиозной фигурой, и значительная часть знати занималась тем же самым. В итоге Людовик XIV настоял на расследовании.

Сеть соглядатаев быстро вышла на след, и одна схваченная изготовительница ядов во время допроса выдала целую армию соучастников и клиентов, среди которых знатных лиц было более чем в избытке.

Внезапно король узнал то, что было известно всему Парижу, жители которого боялись принимать пищу из рук своих же родственников, даже если это были еще совсем юные дети.

Многие умирали во время приготовления ядов и, осознав масштаб преступной деятельности, Король-Солнце даже создал специальный трибунал, который должен был бороться только с этой бедой.

Трибунал оправдал финансовые вложения и вскрыл огромное количество отравлений, нелегальных абортов, а заодно и сатанинских обрядов, типа «Черных месс» в которых участвовала даже церковная элита, не говоря уже о знати.

В Черных мессах участвовала и любовница короля – мадам де Монтеспан, которую ничуть не смущало то, что во время ритуалов в жертву приносили купленных у парижской бедноты младенцев.

Правда, фаворитку несколько извиняло то, что делала это она с целью посильнее приворожить к себе короля. Да и 7 рожденных ею от короля детей тоже были своеобразной страховкой. В общем, ее король простил, но как-то охладел.

Были и более агрессивные участники таких месс, которые ставили целью устранение короля. Причем надежды возлагались не только на магию, но и на все тот же яд.

Все это было столь шокирующим, что Людовик XIV поспешил засекретить материалы, а виновных отправить в заключение подальше от столицы, лишив права на помилование.

Казнями солидных персон народ и знать решили не баламутить, ограничившись упомянутой выше маркизой, а остальным – кому тюрьма, кому изгнание, кому штраф.

С простонародьем же король поступил строже, казнив 36 изготовителей ядов и их подельников. Спустя некоторое время он и вовсе запретил любую гадательную и магическую деятельность.

Впрочем, это, как всегда, не возымело своего действия, и через 20 лет после запрета была вскрыта еще одна разветвленная сеть отравителей, в рядах которой были и те, кому в прошлый раз удалось избежать наказания.

Но это был уже 1702 год, и Эпоха ядов постепенно приближалась к своему концу, хотя еще около столетия эти средства были достаточно популярны. С концом же Галантного века, можно сказать, закончился и Век «Порошка наследников». Теперь в ход пошли другие средства.